В нарративе выделяется ключевое слово (или слова), выражающее основную мысль эпизода. Остальные синонимы, как правило, семантически сближаются с ключевым словом. Целый ряд употреблений одного синонима, в том числе в качестве первого компонента композита, прочерчивает сюжетную нить, пронизывающую нарратив. Особенно ярко такие опорные для развертывания стихотворного текста слова, на которых строится нарратив, контрастируют на фоне малоупотребительных лексем, принадлежащих периферии синонимической системы. Заметим, что сюжетную линию «ведут» только самые частотные отмеченные аллитерацией слова, предпочитающие позицию первой основы композита. При этом возможная потеря денотативных различий в результате синонимизации в данной позиции компенсируется сюжетной нагруженностью слова в нарративе. В стихотворном тексте появляются смысловые сгустки, происходит семантическая интенсификация повествования. Возможно также образование семантической оппозиции между синонимами, в соответствии с которой группируются другие единицы синонимической системы. Самое важное семантическое изменение, мотивированное сюжетом, наблюдается у слова mere, значение которого расширяется в результате эпизации (‘озеро’ → ‘море’). Об этом преобразовании свидетельствует взрыв в употреблении композитов с первой основой mere- в центральных эпизодах «Беовульфа».

Настоящая статья посвящена анализу баллады о водяном и его жене, «прекрасной Ханналее». Исследуется версия баллады, в которой водяной угрожает разорвать одного из детей пополам; рассмотрены отдельные мотивы и образы (в основном связанные с потомством водяного духа и человека) баллады, с одной стороны, и демонологических рассказов – с другой. Некоторые исследователи уже высказывали предположение, что на балладу о «Ханналее» оказала влияние не только датская баллада «Агнете и водяной», но и определенные славянские песни. В работе рассматривается мотив разрывания ребенка сверхъестественным существом в текстах Русского Севера и славянских земель. Этот мотив встречается в текстах разных жанров и в Азии, и в Европе, в том числе в Скандинавии, однако, по-видимому, он был неизвестен в Дании. Дополнительно замечено, что тревожность женщины по отношению к судьбе потомства, вероятно, влияла на исполнение баллады таким же образом, как она влияла и на мифологические нарративы, зафиксированные в том числе у немцев и славян.

Проблема соотношения субъекта повествования и субъекта наблюдения в тексте традиционно рассматривалась применительно к материалу художественной литературы. Однако анализ фольклорных текстов показывает, что наблюдатель как текстовая категория имеет универсальный характер – эта фигура вполне актуальна и для текстов устной традиции, причем самых разнообразных жанров. В статье рассматривается выражение позиции наблюдателя в мифологических нарративах (в современной и архаической повествовательной традициях), в заговорах и в лирической песне – на примере употребления в этих текстах грамматических форм 1-го лица. В фокусе внимания такая особенность наблюдателя в тексте, как подвижность его позиции, то есть распределение/ переключение этой функции между несколькими субъектами. Языковым средством, специализированным для выражения позиции наблюдателя в фольклорных текстах, выступают грамматические перволичные формы, что связано с влиянием особенностей устной формы речи. Субъект наблюдения может меняться в ходе разворачивания текста, при этом выражение позиции наблюдателя формами 1-го лица осуществляется на протяжении всего текста, и это становится возможным благодаря переключению грамматических режимов.

Исследование посвящено празднику День деревни, существующему на территории Архангельской области с 1990-х гг. Коллекция праздничных сценариев в разных деревнях свидетельствует о типовой структуре и содержании праздников вне зависимости от места проведения и организаторов. В ходе исследования проанализировано 12 сценариев праздника деревни Белощелье (Лешуконский район), включающих в себя большой массив текстов наивной литературы. Данные тексты попадали к составителям сценария в основном из газет. На примере отдельных стихотворений в статье рассматриваются способы создания образа деревни, принципы указания авторства произведений наивного сочинительства. Выдвигается гипотеза, что сам выбор вертикальной формы записи диктует авторам наивной литературы особый способ осмысления действительности – лирический. Именно это оказывается востребованным для составителей сценария. Стихотворные тексты создают риторическую рамку праздничного дискурса, которая в свою очередь задает механизмы восприятия истории деревни и ее настоящего, предлагаемого слушателям со сцены. Анализ сценариев деревни Белощелья и расшифровки праздничного концерта в деревне Езевец (Мезенский район) в 2018 г. показал, что существуют два способа формульного выражения почтения к своей деревни: поклон и хвала. В рамках праздничного дискурса деревня и ее жители предстают в образе героев, обладают исключительностью, высокой культурой. Таким образом, тексты наивной литературы, включенные в сценарий, не только заявляют об уникальности каждой деревни, но и предлагают ограниченный набор способов отреагировать на этот факт эмоционально.

С августа 1941 г. по октябрь 1943 г. территория современной Брянской области была оккупирована немецкой армией, а некоторые из местных жителей были вынуждены сотрудничать с оккупационной администрацией. Несмотря на то что в публичном дискурсе эта тема табуирована, нарративы о коллаборационизме и сегодня часто воспроизводятся на бывших оккупированных территориях. В основу этой статьи легли материалы, собранные в июле–августе 2020 г. в экспедиции в Новозыбковский район Брянской области. Мы отметили, что наши собеседники зачастую называют «полицаями» не только реальных пособников оккупантов, но и мародеров, действовавших по собственной воле. В этой статье мы ставим вопрос о том, почему нарративы о «полицаях» и мародерах все еще бытуют на оккупированных территориях, несмотря на отсутствие какой-либо «поддержки» такой памяти, и объясняем этот факт социальными функциями таких рассказов в замкнутом сообществе. Неприемлемость воровства внутри замкнутого сообщества сливается с негативной оценкой коллаборационизма в публичном дискурсе, и унизительное «звание» полицая становится ярлыком для любого человека, нарушающего правила социальной группы.

Статья посвящена описанию путешествия северодвинского инока Симеона Гаврилова на север Беломорской Карелии в 1896 г., целью которого было изучить происхождение старообрядчества в Топозерском регионе. Предметом анализа является неопубликованная рукопись IV «Родословия», составленная путешественником по результатам поездки. Рассматриваются главы «Родословия» под названием «Сокрушение сердечное» и «Хождение в корелахъ», где автор подробно описывает свое путешествие от Кеми до Кизреки. Наблюдения путешественника за жизнью и бытом местного населения, которые впервые вводятся в научный оборот, являются важным источником сведений об укладе жизни кестеньгских (топозерских) карелов конца XIX в. По данным заметок, Топозерский край – это малонаселенная местность с преобладающим карельским населением. Русский язык знали мужчины и за редким исключением женщины. Основным способом сообщения между населенными пунктами было передвижение по водным путям либо по лесным/болотным тропам с настилом. Центром Топозерья было село Кестеньга, в котором находилась официальная церковь и поп, а также правление с урядником. Мужчины занимались коробейничеством в Финляндии, ловом рыбы, зарабатывали на сплавах леса. Женщины вели домашнее хозяйство. В крае было развито оленеводство. Природный ландшафт отличался большим количеством камня.

М.В. Крестовская (1862–1910) – сегодня почти забытая русская писательница, чья творческая активность пришлась на эпоху рубежа XIX–XX вв. Ее наследие – богатый источник различных сведений об этом периоде, запечатлевший актуальные веяния и коренные перемены в культурной и социально-экономической жизни России и Европы. В частности, творческая биография Крестовской неразрывно связана с идеями современного ей эмансипационного женского движения и проблемами, которые оно ставило перед обществом той поры. Различные грани «женского вопроса» (индивидуально-психологические, семейно-бытовые, социально-исторические и философские) отразились на идейно-тематическом, сюжетном и образном уровнях произведений писательницы, а также в ее литературном поведении. Автор статьи анализирует взгляды Крестовской на разные аспекты «женского вопроса», обращаясь к ее художественной прозе, публицистике и обширному дневниковому наследию, выявляет характерные особенности творчества, исследует типологию героев и обращает внимание на формы психологизма, присущие художественной лаборатории писательницы. В статье показано, что сосредоточенность на женских темах – это не дань «моде», но одна из черт, органично присущих мировоззрению и перу Крестовской, лишенному феминистической нетерпимости при всей симпатии писательницы к идеям женского движения.

Часто для исследования и работы с текстами фольклора их классифицируют, используя в качестве основы тип персонажей. Животные, как главные, а то и вовсе – единственные герои, характеризуют анималистический фольклор, широко представленный, например, в традиции монгольских народов. Однако в традиции калмыков, как части западно-монгольской народности, роль животных изучена мало. Т.Г. Басангова посвятила этой области знания ряд работ, в которых анализировалась роль того или иного персонажа-животного: «Кот/кошка в калмыцком фольклоре» (2019), «Образ Зара Цецена (Ежа Мудрого) как культурного героя в фольклорной традиции калмыков и ойратов Синьцзяна» (2017).

Рецензируемая монография посвящена исследованию того, как представлены животные в качестве персонажей в мифологии, поэзии, фольклорных и литературных сказках, танцах, орнаментах и многих других фольклорных текстах. Исследуется целый пласт материала, часть которого была собрана и введена в научный оборот самой Т.Г. Басанговой, другая же часть – обнаружена в ходе рассмотрения архивных записей экспедиций, предпринятых в ХХ в.

Работая с фольклорными текстами, Т.Г. Басангова прибегает к сравнительному методу: привлекаются общемонгольские сюжеты, тексты, специфические для некоторых монгольских народов, нарративы, принадлежащие народам, соседствующим с калмыками. Значимая роль отводится классификации материала, соотнесению его с типологией А. Аарнэ и В.Я. Проппа.

Содержательно главы монографии структурированы следующим образом: называется имя животного, приводятся значения этого слова в калмыцком языке и относящиеся к нему этимологические гипотезы, обсуждается роль данного животного в различных фольклорных текстах и этнографических источниках, начиная с тех, где его упоминания наиболее частотны. Анализ сопровождается многочисленными ссылками на собранный материал и научные исследования, указанные в конце каждого подраздела главы.

Рецензируемая монография является квинтэссенцией многолетних исследований Т.Г. Басанговой, открывает калмыцкий анималистический фольклор как для ученых, так и для широкого круга читателей.