В статье рассматриваются особенности моделирования категории времени в устных повествовательных текстах с установкой на достоверность. Наиболее существенное свойство времени таких нарративов – ориентация на актуальный момент речи: повествование о событиях прошлого строится на фоне и с учетом временного плана ситуации беседы. Это отражается средствами разных языковых уровней (видовременными формами глаголов, особенностями референции действующих лиц, формами прямой и косвенной речи, лексикой с темпоральной семантикой) – их анализ в статье проводится на материале автобиографических меморатов. Также рассматривается явление «многослойности» временной системы текста в нарративах о чужом опыте – отражения в тексте сразу трех временных точек: актуального момента речи (беседы с собирателем), момента первого восприятия рассказчиком истории от участника событий и момента описываемого в тексте события. При сопоставлении этих особенностей с традиционными повествовательными жанрами фольклора становится очевидно, что основное различие организации временного плана состоит в характере соотношения текстового времени с моментом речи, что связано с разной позицией говорящего по отношению к хронотопу текста. Таким образом, временной план устного нарратива представляет собой проекцию субъекта повествования.

Ненецкие песни нюкубц можно отнести к жанрам материнского фольклора, – их исполняют для детей, начиная с самого юного возраста. Специфика жанра не позволяет петь ребенку чужой нюкубц, – необходимо создать песню специально для конкретного ребенка. Эта обязанность ложится обычно на кого-то из ближайших родственников ребенка: на мать, отца, брата или сестру, бабушку или дедушку.

С точки зрения структуры песни нюкубц повторяют «родительский» жанр личных песен, – в нюкубцах, как и во взрослых личных песнях, можно выделить элементы, указывающие на «хозяина», «владельца» песни и элементы с описанием этого ребенка, его жизни и его свершений. Мотивы, характерные для песен нюкубц, формируют ряд «кластеров»: обозначение нынешних особенностей и действий ребенка, призывы к внешним силам о помощи, похвала и ласкание ребенка, утверждение сна, обозначение обстоятельств рождения, утверждение будущих особенностей и занятий ребенка. Выражения этих мотивов разнятся от песни к песне и практически невозможно найти повторы, что может быть связано важностью индивидуализма в целом для жанра личных песен. Кроме того, можно довольно четко проследить разделение песен по гендеру их адресата: семантически нюкубцы для мальчиков и для девочек будут различаться.

В начале XX в. в Российской империи был популярен романс «Белой акации гроздья душистые…». Его неоднократно печатали в нотных изданиях, выпускали записи на пластинках, исполняли популярные артисты. В годы Гражданской войны на музыку романса был написан новый текст – «Смело мы в бой пойдем…». Эта повстанческая песня перепевалась на свой лад разными противоборствующими силами, а с установлением советской власти попала в песенники Красной армии и в кинофильмы о Гражданской войне. В 1976 г. поэт М. Матусовский и композитор В. Баснер переделали «Белую акацию» для фильма «Дни Турбиных» (реж. В. Басов). Тема «какие мы были наивные», привнесенная автором этой версии, стала ключевым материалом для последующих переделок.

За свою более чем вековую историю эти песни пели русские, цыгане, украинцы, финны. Текст и до сих пор исполняют со сцены, используют для шуточных переделок, песня служит средством самоидентификации, претерпевает жанровые метаморфозы, актуализируясь в качестве пародий, перетекстовок, паремий, используется в кинофильмах, подвергается новой интерпретации, аккумулирует в себе как вербальные, так и внетекстовые компоненты. Изучение истории песни «Белой акации» позволит увидеть, как, кем и при каких обстоятельствах исполнялась песня и как участвовала в трансляции официальной и частной идеологии.

В статье рассматриваются исследования былины о Ставре Годиновиче: краткий обзор посвящен трудам представителей теории заимствований (В.В. Стасов, Г.Н. Потанин, А.Н. Веселовский, И.П. Созонович), более подробный – работам представителей исторического направления в эпосоведении. В частности – методы и гипотезы Вс.Ф. Миллера, Б.А. Рыбакова, В.Л. Янина и М.Н. Козлова. Исследователи соотносили с былинным героем персонажей из письменных источников: сотского Ставра из летописного известия 1118 г., воеводу Владимира Мономаха по имени Ставко Гордятич и сына новгородского мятежника Гюраты Роговича. Биография «исторического» Ставра и вместе с ним былинного героя с каждым исследованием и введением в научный оборот новых источников (берестяные грамоты, надписи-граффити в здании Софийского собора в Киеве) обрастала фактами и деталями. Исследователи реконструировали практически все периоды жизни «исторического» Ставра: его молодые годы, родственные связи, взаимоотношения с представителями власти, переломные жизненные события и т. д. Для Ставра Годиновича, таким образом, создавались альтернативные былине реальности, в которых «историческим» становился не только он, но и другие эпические персонажи (Василиса Микулична), события и детали.

Данная статья посвящена вопросу о том, какое место вредоносные магические практики занимают в повседневности современной Армении, в частности в современной армянской семье. В основе исследования лежат полевые материалы, записанные в 2019 г. в Армении (Ереван, Гюмри). Интервью проводились с информантами, которые сталкивались с вредоносной магией или сами обращались к колдунам и гадалкам. К магическим практикам, распространенным в современной Армении, можно отнести гадание, целительство, вредоносные практики. Последние часто являются инструментом для своеобразного решения семейных конфликтов; в интервью о колдовстве в желании нанести вред семье женщины обвиняли других женщин – своих родственниц. Это может быть связано с устройством армянской семьи, которая остается расширенной и в которой женщины становятся друг другу конкурентками, соперничая за власть в семье.

В статье рассматриваются вредоносные функции ведьм и колдунов, встречаемые в преданиях Северной Германии XIX в. Материалом для работы послужили сборники «Народные предания Померании и Рюгена» Й. Темме (1840), «Северонемецкие предания, сказки и обычаи Мекленбурга, Померании, Марки, Саксонии, Тюрингии, Брауншвейга» А. Куна и В. Шварца (1848), первая часть сборника «Предания, сказки и обычаи Мекленбурга» К. Барча (1879) и некоторые другие издания немецкого фольклора. В процессе исследования были выделены предполагаемые мотивации – причины, по которым ведьмы и колдуны, персонажи фольклорных текстов, могли проявлять агрессию по отношению к другим людям. Отмечается, что некоторые функции и мотивации, нередко приписываемые женским персонажам, – к примеру, околдование чужой коровы в первом случае и месть и желание обогатиться во втором – могут быть свойственны также и мужским персонажам. Тем не менее поведение женщин-колдуний в подобных текстах часто можно назвать менее демонстративным, чем поведение мужчин-колдунов. Можно предположить, что подобное положение вещей связано с желанием женщин более тщательно оберегать свою репутацию добропорядочного члена общества.

В данной работе предпринята попытка описать основные семиотические идеологии (системы интерпретации) гадания на картах Таро, выявить, от чего зависит выбор системы интерпретации гадающим. Основываясь на результатах полуструктурированных интервью и включенного наблюдения, автору удалось выделить два режима гадания на картах Таро: гадание на основании значений и гадание в состоянии потока. Гадание в состоянии потока предполагает синтез интуиции и значений с опорой на интуицию, выстраивание нарратива и погружение в состояние транса. На основании этнографического материала также были выделены и описаны три основные семиотические идеологии гадания на картах Таро: оккультная (спиритуальная), эзотерическая, психотерапевтическая. Они различаются на основании двух критериев: рефлексии над характером практики (определение гадания на картах Таро как магической, религиозной или психотерапевтической практики) и рефлексии над трансцендентными источниками информации (что воспринимается в качестве источника информации в процессе гадания: божества/духи, бессознательное, эгрегор Таро, информационное поле). Первоначальная гипотеза о том, что различие между семиотическими идеологиями гадания на картах Таро заключается в разном уровне агентности, приписываемом тарологами самим себе, не подтвердилась. Анализ интервью и результатов эксперимента показал, что большинство тарологов приписывают себе высокий уровень агентности, т. е. воспринимают себя ответственными за результаты своих предсказаний. Выбор семиотической идеологии может зависеть от ситуации гадания: при гадании самому себе чаще всего руководствуются психотерапевтической семиотической идеологией, при гадании другим – спиритуальной или эзотерической.