Представители древнегреческой географической науки создали два основных вида текстов, которые можно характеризовать, соответственно, как теоретико-географические и описательные (дескриптивные). Крупнейшим автором первых был знаменитый ученый Эратосфен. Но произведения такого рода почти не содержат данных по истории и поэтому редко используются историками-антиковедами в качестве источника. Автора в рамках статьи интересуют прежде всего памятники, относящиеся к двум неотрывным друг от друга жанрам: периегезе и периплу. В периегезах уделяется большее внимание событиям прошлого, поскольку в них при описании городов и местностей постоянно идет речь о памятниках истории и культуры; в периплах же интерес к прошлому проявляется в существенно меньшей степени, поскольку писались они в первую очередь для мореходов. В современной литературе периегезы иногда называют «античными путеводителями», а периплы – «античными лоциями». Крупнейшим греческим периегетом был Павсаний. Но его труд детально изучен, и поэтому в статье в основном идет речь о гораздо менее известных авторах (хронологически относящихся к эпохам от эллинистической до позднеримской), таких как Гераклид Критик, Псевдо-Скимн, Дионисий Византийский, Гесихий Иллюстрий.

Визионерские «дневники» немецкой монахини-бенедиктинки Елизаветы из Шёнау (1129–1164) хорошо показывают, как ритмы монастырской жизни, выстроенной в соответствии с годовым, недельным и суточным циклами богослужений, интериоризировались монашествующими и задавали тематическую канву их видений. Благодаря работам Петера Динцельбахера, Джеффри Хэмбургера, Барбары Ньюмэн, Энн Л. Кларк, Михаила Реутина и других исследователей мы знаем, что в XII–XIV вв. молитвенные и аскетические практики, которые культивировались в стенах мужских и особенно женских обителей, были нацелены на то, чтобы продуцировать видения. У многих известных визионеров того времени откровения следовали практически по расписанию. Однако не столь известно, что свои хронологические и богослужебные привязки были и у дьявольских наваждений. Эта статья посвящена тому, как были «устроены» явления демонов, которые Елизавета описывала в самом начале «Первой книги видений»: как был выстроен их календарь; как они были связаны с литургией и службами часов; и как через них Елизавета (и/или ее брат Экберт, который записывал и редактировал ее откровения) конструировала свою биографию визионерки и пророчицы.

Статья посвящена понятию частное/публичное в культуре эпохи позднего Средневековья. Данная оппозиция рассматривается на примере творчества Жана Жерсона (1363–1429), выдающегося французского теолога, канцлера Парижского университета и королевского советника. Автор прослеживает развитие данной концепции у Жерсона, его порой непоследовательные и даже парадоксальные умозаключения относительно интимной сферы человеческого бытия (вопросов брака, сексуальных отношений между мужем и женой), а также относительно более общей проблемы религиозных переживаний индивида (женского мистицизма, природы откровений, процедуры discretio spirituum). Отдельным предметом анализа в статье выступает отношение Жана Жерсона к чтению и книгам в целом, а также к изображениям, изучение которых порицалось теологом. Автор приходит к выводу о неустойчивости понятий «частное» и «публичное» в Западной Европе на рубеже XIV–XV вв., о чем свидетельствует не только творчество Жана Жерсона, но и тексты иных жанров.

Религиозная культура английского католического сообщества XVI–XVII вв. претерпела серьезную трансформацию, сформировав локальный вариант католической культуры, по многим параметрам отходившей от моделей, предписанных нормами Тридентского собора. Одним из важных причин этого расхождения была обусловленная религиозными гонениями утрата сообществом традиционных святынь – храмов, монастырей, мощей святых и т. д. В постреформационный период английским католикам пришлось переосмыслять сакральную географию страны в целом и столицы в частности. В статье рассматривается один аспект этого процесса – появление новых мест паломничества. Новым сакральным локусом (сакральный статус которого долго являлся предметом конфликта) стал Тайберн – известное с XII в. место позорной казни изменников, переосмысленное католиками в конце XVI – начале XVII в. как место мученичества и, соответственно, паломничества. Рассматриваются формы, которые принимали такие паломничества в условиях полного запрета самой практики (с 1559 г.), их политические и религиозные контексты, а также особенности выявленных описаний паломничеств в Тайберн. Делается вывод, что небольшое число упоминаний паломничеств объясняется как особенностями религиозной культуры английских католиков как культуры меньшинства, скупой на публичные жесты, так и сознательным редактированием текстов со стороны католических миссионеров. Лишенные возможности контролировать благочестивые практики мирян, они определяли тот образ, в каком католическая культура Англии и ее практики представали перед современниками и потомками.

В статье рассматривается одно из важнейших направлений культурной политики елизаветинского правления – взаимоотношениям власти и церкви. Обоснованием правомочности нахождения на троне для Елизаветы стало «кровное родство» с Петром Великим и возвращение к традиционным национальным ценностям. Церковь, в лице своих проповедников, стала главным помощником императрицы в реализации идеологической программы. Талантливые проповедники убеждали православных подданных в важности и целесообразности правительственных мероприятий, бросали резкие обвинения в адрес прежних «немецких» властей, восхваляли императрицу и ее «славных» родителей, многократно преувеличивали заслуги дочери «петровой» в государственных преобразованиях. Императрица, в свою очередь, заботилась о христианской нравственности подданных, распространении православия, почитании святынь, строительстве и благоустройстве церковных учреждений, осуществляла многочисленные пожертвования церкви, предоставляла права и привилегии, следила за образованием духовенства. Однако основой культурной политики власти всегда были интересы государства, и в делах, касающихся церкви, она исходила прежде всего из задач государственных, никогда не забывала о строгом выполнении своих распоряжений и экономии средств.

В статье рассмотрены некоторые актуальные тенденции, которые прослеживаются в процессе (пере)формирования храмового пространства в России 2010-х гг. В постсоветскую эпоху можно выделить три условных этапа: в 1990-е гг. интерьер храмов, возвращенных церкви, восстанавливался как литургическое пространство – иконы (зачастую очень разные, принесенные прихожанами) могли ставить на окна или стулья, формировать из них временные иконостасы и т. п. С накоплением средств и развитием храмовой инфраструктуры церковное пространство начали развивать и унифицировать, продумывая и заказывая иконостасы, росписи стен, новые иконы и киоты. Наконец, на третьем этапе (во многих регионах он четко прослеживается в 2010-х гг.) интерьеры храмов стремятся наполнить частицами мощей, реликвариями, брандеа, конструируя локальную иеротопию, пространство святынь. В работе этот процесс рассмотрен на примере храма Бориса и Глеба в Боровске (Калужская обл.). Отдельно проанализирована иконография житийной иконы Марины Антиохийской, написанная для этой церкви.

В статье анализируются два произведения искусства, иконографические композиции которых представляют собой оригинальные варианты интерпретации идеи богоизбранности царской династии Романовых. Это гравюра из книги «Меч духовный» Лазаря Барановича (1666 г.) и фреска церкви Ильи Пророка в Ярославле (1716 г. [?]). Основой композиционной схемы обоих произведений является спиритуальное древо царского родословия, обосновывающее духовное родство Романовых с династией Рюриковичей. В роли их общего «предка» представлен креститель Руси киевский князь Владимир. В данной публикации исследуются исторические обстоятельства, способствующие созданию этих изображений, выявляются элементы сходства и различия их иконографии, устанавливаются литературные источники сюжетов. В обоих произведениях содержится апология рода Романовых, находящегося под божьим покровительством, которое позволяет им успешно править страной в эпоху вызовов и перемен. Она сочетается с эсхатологическим подтекстом, который может рассматриваться как форма выражения надежды, что «праведные» цари этой династии смогут преодолеть кризисные ситуации, возникшие в поворотные моменты в истории страны с разницей в полвека.

Статья обращается к проблеме конструирования образа поздневикторианского Лондона в одном из сюжетов классического британского телесериала «Доктор Кто», «Когтях Вен Чиена», повествующих о противостоянии Доктора и выдающего себя за китайское божество безумного ученого Магнуса Грила в Лондоне 1889 г. Сценарий Роберта Холмса обеспечил этой истории внимание и любовь не только зрителей 1970-х гг., но и современной аудитории. Однако сегодняшний западный зритель, отдавая должное изобретательности автора, склонен видеть проявления расизма в том, как в сценарии представлены китайцы – обитатели Лаймхауса. Вызывает сомнения и кастинг, а точнее – выбор актера Джона Беннетта на роль китайского фокусника Ли Сен Чена. Проблематизация «китайской» темы в «Когтях Вен Чиена» заставляет обратиться к специфике восприятия Китая и китайцев в англоязычных литературных текстах XIX в. Параллельно в статье анализируются и другие отсылки к британской литературе того времени, в том числе к фигуре Шерлока Холмса. Рассматривается также интерпретация актуальных для западной культуры XIX в. тем, таких как прогресс, цивилизация и «дикость». Предметом рассмотрения становятся и особенности визуальной репрезентации Лондона.